НАВСЕГДА С ГОНЧИМИ

Б. Марков                                                     (архив Берлянского 1986г)

К сожалению, ушли из нашей охоты ловчие, доезжачие, не слышны волнующие звуки охот¬ничьего рога «по волку» или «на драку». Толь¬ко рассказы старых писателей дарят нам до¬рогие воспоминания  о забытых псовых охотах.
Старейший эксперт, «отец русских гончих» Николай Павлович Пахомов оставил нам доб¬рую память о Н. П. Кишенском, М. И. Алек¬сееве, В. С. Мамонтове, Н. Н. Челищеве, А. О. Эмке и других любителях гончих, описав их в «Портретах гончатников». Кто такой гон-чатник? Как-то один руководитель областного общества охотников сказал, что бывают «по¬мешанные любители собак... гончатники же — это буйнопомешанные».
Нет, гончатники безумно влюблены в гон¬чих! По словам Н. П. Пахомова, это люди, «навсегда притороченные к гончей и охоте с ней». С какой страстью ждет он свою осен¬нюю охоту! Только гончатнику приятен и до¬рог «этот наводящий тоску день, одному ему слышится особый аромат в затхлом запахе преющей коры, гниющего листа, мокрой соло¬мы... Один он глядит светлым и приветливым оком на тусклые колера, мертвенность и сон окружающей природы», — читаем мы у Е. Э. Дриянского волнующие душу охотника-гончатника строки. Самая пора набрасывать гончих. А как работают наши любимцы! Как мы иногда до слез переживаем за них! Снова перелистываем  Е. Э. Дриянского: «...в острове взревела стая, но что это были за звуки! Это был не взбрех, не лай, это прорвалась пучина, полилась одна плакучая нота, слитая из двадцати голосов. Она выражала мольбу о пощаде, в ней слышался предсмертный крик... нужно представить, как кричит собака, когда с нее снимают кожу... Я взглянул на Бацова, он утирал платком глаза».
Вот уже несколько лет нет среди нас Н. П. Пахомова, М. А. Сергеева, И. А. Не¬федова, В. А. Портнова, А. П. Марина, Б. Н. Арманда, И. А. Пятакова. Одна была у них общая неистовая страсть к гончим. Все они   достойны   долгой   памяти — наши   знатоки,
так много сделавшие для развития породы, искавшие в этом великую радость жизни. Мне посчастливилось работать с ними на ринге, в Поле и слушать их советы. Как все это было дорого и как жаль, что все ушло в прошлое...
В 1974 г. на 46-й Московской выставке я был членом экспертной комиссии по русским пегим гончим. Возглавлял ее эксперт всесоюз¬ной категории Александр Петрович Марин. Помню, после первого дня сидели мы у су¬дейского столика и подсчитывали баллы. Вдруг тихо и неожиданно подошел, улыбаясь, Николай Павлович Пахомов. Он очень дружил с Мариным, я знал это, но такой теплой встречи не помню более. После дружеских объятий Николай Павлович сказал: «Да, было время, охотились мы осенями». Марин ответил: «Тру¬бят рога в полях далеких, звучит их медный перелив». Вскоре подошел Георгий Васильевич Богуш. Я, тогда еще эксперт первой катего¬рии, сидел как завороженный, стараясь уло¬вить каждое слово великих знатоков гончих. Знал я, что Николай Павлович автор многих книг о гончих, что он встречался с известными писателями Н. Н. Фокиным, М. М. Пришвиным, Н. А. Зворыкиным, лично был знаком с Н. П. Кишенским, В. С. Мамонтовым. Своими глазами видел он отъезжие поля, волчьи садки борзым, знаменитую свору першинских борзых. Говорил он мало, но весело и живо. Больше всего ценил в гончатнике страсть. «Тот, кто не слышит чарующих звуков гона... тот навсегда останется в моих глазах глухим и слепым, лишенным чего-то прекрасного», — сказал тогда Н. П. Пахомов. Когда Николай Павлович ушел, Георгий Васильевич Богуш заметил: «Все мы его ученики, все мы от него пошли». Для всех Н. П. Пахомов был непререкаемый авторитет. Навсегда запомнились его живые, добрые гла¬за. В ту пору ему было 84 года.
Одновременно с неутоляемой страстью к охоте он всю жизнь был одержим и страст¬ной любовью к искусству во всех его про¬явлениях. Он с одинаковым волнением любо¬вался и осенним или зимним лесом, и коллек¬цией Третьяковской галереи. Особенно же лю¬бил он классическую русскую литературу и как ее разновидность— литературу охотничью.
Н. П. Пахомов регулярно печатался в жур¬нале «Охотник» и в «Охотничьей газете» в 20-х гг. Он же был создателем и редактором военно-охотничьего журнала «Боец-охотник». Среди трудов Н. П. Пахомова надо особенно выделить книги «Породы гончих» (1931), «Поле¬вые пробы гончих» (1931) и неоднократно переиздававшуюся «Охоту с гончими», исследо¬вание «Охота в русской живописи» («Охота и охотничье хозяйство», 1964, № 6,« 8—11), «Портреты гончатников» («Охотничьи просторы», вып. 9-10).
Одновременно с работой в охотничьей пе¬чати  Н.  П.  Пахомов вел и чрезвычайно актив- ную практическую работу в области охотничьего хозяйства. Это организация  первой послерево¬люционной  выставки собак (Нижний  Новгород, 1921), а также первого кинологического съезда (1925). Среди пород гончих он всегда выделял pyccкую  гончую   и   много  сделал  для   ее  все¬мерного культивирования. Недаром, поздравляя Пахомова   в   1946 г.   в  связи   с  двадцатипяти¬летием его деятельности по развитию кровного охотничьего   собаководства,   Управление   охотхозяйства при исполкоме Горьковского облсовета отвечало,  в частности:  «Если  в дореволюцион¬ное время  можно было  говорить о существо¬вании нескольких типов русской гончей, носящих название   их  заводчиков,  то  тип   современной русской   гончей   является   единым   и   по   спра¬ведливости должен быть назван  пахомовским». В 1958 г. за развитие охотничьего собако- водства   Главный   выставочный   комитет   ВСХВ наградил   Н.   П.   Пахомова   золотой   медалью. Долго и с блеском работал Николай Павлович в  Военно-охотничьем  обществе,  устраивая  подлинные   отъезжие   поля   со   стаей    гончих,    нестомчивых по зайцу, бесконечно музыкальных I   по «кумушке» и злобно-паратых по волку.
Искусство Николай Павлович не оставлял  и не забывал ни на минуту, много сделав для него за свою долгую, многотрудную и яркую жизнь. С его именем связано создание Лер¬монтовского музея в Тарханах, Дома Лермон¬това в Пятигорске, музея Белинского в Чем-баре (теперь г. Белинский). Н. П. Пахомов — непременный сотрудник всех выставок Литератур¬ного музея — Пушкина, Лермонтова, Гоголя.
6 декабря 1960 г. в связи с семидесяти¬летием и за заслуги в области искусства Н. П. Пахомову присвоено звание «Заслужен¬ный деятель искусств».
Из искусствоведческих работ Н. П. Пахомова прежде всего следует назвать «Путеводи¬тель по Государственной Третьяковской галерее» (три издания), «Лермонтов в изобразительном искусстве» (1940), «Живописное наследство Лер¬монтова» («Литературное наследство», № 51—52), «Амбрамцево. Музей-усадьба» (несколько из¬даний).
В различных газетах и журналах начиная с двадцатых годов опубликовано много инте¬ресных статей Н. П. Пахомова по искусству, преимущественно изобразительному.
Сочетание в Пахомове двух ипостасей — искусствоведа и охотничьего писателя — совер¬шенно органичное: охота в ее идеальном виде тоже является проявлением и разновидностью искусства, иначе ее не воспевали бы в слове, красках и музыке виднейшие писатели, худож¬ники и композиторы.
Последний раз я видел Н. П. Пахомова на 47-й Московской выставке. Николай Павло¬вич в первый же день пришел на ринг рус¬ских пегих гончих. Как всегда улыбаясь, он дружески протянул руку. Я заволновался. Шут¬ка ли!  Сам   Пахомов  на   ринге  русских  пегих гончих! Николай Павлович не давал никаких указаний, но внимательно следил за расстанов¬кой собак. Когда расставили, подошел ко мне и сказал, указывая на Гайду И. Н. Толкачева: «...вот эту выжловочку я бы взял в свою стаю». Гайда в ринге шла первой. Для меня это за¬мечание было важно и ценно. Я на всю жизнь запомнил эталон гончей. Н. П. Пахомову тогда понравилась крепко сбитая, с отлично спущенным ребром, широкой грудью и сильными мускулистыми конечностями выжловка, которая могла выдержать длительную работу. Пожав мне руку, он так же неприметно ушел. Я всегда с особой любовью вспоминаю этого худень¬кого, доброго, необыкновенно одаренного, с большими выразительными глазами гончатника, писателя, искусствоведа, человека, всю жизнь посвятившего охоте.
Когда-то известный охотник-натуралист М. В. Андриевский сказал: «Страсти к охоте грешно изменять, пусть ее вырвет из сердца могила». Эти слова были девизом всей жизни нашего большого знатока и любителя гончих, эксперта всесоюзной категории Михаила Алек¬сандровича Сергеева. Он никогда не изменял страсти к охоте, к гончим.
Охотничьи гончие Сергеева!
Кто из гончатников не слышал этого имени, какие из настоящих гончих не несут, хотя бы и отдаленно, в своих родословных крови За¬ливки I, Водишки, Говорушки, Бандурки, Брен¬чалки с сергеевской особой приставкой — охот¬ничья!
Впервые я познакомился с Михаилом Александровичем на полевых испытаниях в 1962 г. Он судил мою первую русскую пегую гончую Скрипку в Раменском районе, близ деревни Поповка; вторым судьей был его друг Александр Гермогенович Рыбин, эксперт всерос¬сийской категории. Было прохладное весеннее утро. Михаил Александрович неподвижно стоял на широкой просеке, взгляд его был устремлен далеко, туда, где шел яркий гон. Я смотрел на него и думал: «Что же заставило его так окаменеть?» Понять и почувствовать захваты¬вающую музыку гона дано немногим. Михаил Александрович понимал каждую ноту, потому эти волшебные звуки так глубоко волновали его. Уничтожьте эту гармонию звуков, и вся жизнь для М. А. Сергеева поблекнет, станет тусклой и бесцельной. Вот почему он всю жизнь боролся за сохранение в породе гончих музыкальных сильных голосов.
В то памятное утро на полевых испытаниях многое разъяснил мне Михаил Александрович, и я понял, что только смерть могла вырвать эту его неистовую любовь к гончим. Я смотрел на него и вспомнил строки такого же страстного охотника, великого русского поэта Николая Алексеевича Некрасова «...и до седин молодые порывы в нем сохранятся прекрасны и милы».
Двенадцатилетним мальчиком, впервые взяв дядюшкину двустволку, Миша не выпускал ее из рук до седин. Первые же двадцать пять руб¬лей, заработанные пятнадцатилетним Сергеевым, были израсходованы на покупку пойнтера.
Окончив в 1924 г. Петровскую академию, Сергеев мог стать крупным ученым, но его с юных лет неудержимо влекла наша общая «болезнь» — охота. Всю жизнь страдал он этой «болезнью» и был несказанно рад и доволен тем, что судьба навсегда связала его с гончими.
В 1922 г. на Московских курсах охото¬ведения он заместитель широко известного профессора Б. М. Житкова. В журнале «Охот¬ник» появляются его первые статьи. Больше года он редактировал «Охотничью газету». М. А. Сергеев любил прекрасный, живой, понятный нам великолепный охотничий язык, знал и любил охотничью литературу.
В 1925 г. Михаил Сергеевич — участник I Всесоюзного съезда, кинологов. На выставках в качестве ассистента он судил с маститыми судьями А. А. Ширинским-Шихматовым, М. И. Алексеевым, Н. П. Пахомовым. В 1928 г. он получил звание эксперта. С тех пор и до последних дней жизни он объездил всю страну; нет, пожалуй, такой области, где бы Сергеев  не проводил экспертизу гончих.
 Он опубликовал в различных изданиях почти  70 статей по вопросам охотничьего дела. Мы  помним его содержательные публикации в журнале «Охота и охотничье хозяйство» по истории гончих, нагонке и развитию их охотничьих  качеств.
Родоначальницей собак М. А. Сергеева была  русская   гончая   выжловка  Заливка  I,   происходящая от собак стаи Мусина-Пушкина. Семь ее потомков получили дипломы I степени. Охот¬ничьи гончие М. А. Сергеева отличались вяз¬костью и прекрасными голосами. Я хорошо помню, как ему, участнику московских област¬ных состязаний гончих, был вручен специаль¬ный приз за лучшие голоса. Как правило, его гончие имели по нескольку дипломов, в том числе и высоких степеней. Например, Говорушка IV —диплом I степени ( 9-2-4 ), Будишка 1631 имела отличный голос (8—3), голос Бренчалки II 3278 судьи оценивали 8—4. Но главное — гончие М. А. Сергеева и его лучшего друга заводчика Э. В. Шмидта стойко передавали своему по¬томству вязкость и сильные музыкальные го¬лоса. Так, Брызгало IV, принадлежавший П. И. Леонову, имел одинаковую оценку трех судей при баллах 9—3—4 за редкий по кра¬соте и силе голос. Если сейчас на полевых испытаниях мы слышим прекрасные голоса гончих, то этим мы обязаны нашим старейшим заводчикам,   и   в   их   числе   М.   А.   Сергееву.
Н. П. Пахомов в рекомендации для при¬своения М. А. Сергееву звания эксперта все¬союзной категории писал: «...он свыше 50 лет имеет гончих, участник многих выставок охот¬ничьих собак, он вдумчивый исследователь истории гончих, при нем сложилась и окрепла порода русских гончих».
Прискорбно, что тогдашние руководители не вняли этой рекомендации. Сергеев так и остался экспертом первой категории. Неужели ему недоставало опыта, знаний? Он мог пере¬нести любые тяготы, любые лишения, лишь бы в собаководстве все шло ладно. Ссоры он переносил очень болезненно. И беда наша и несчастье, что он ушел от нас обиженным и оскорбленным, так и оставшись экспертом первой категории. М. А. Сергеев унес с собой аромат прошлого, оставив о себе теплую па¬мять как о человеке высокой охотничьей куль¬туры. Пусть это воспоминание будет доброй данью за его любовь к охоте, к гончим.
Я  хорошо знал эксперта всесоюзной кате¬гории- Ивана Алексеевича Нефедова. Долгое время он работал кинологом Росохотрыболовсоюза, а также возглавлял секцию русских гончих при Московском обществе охотников и рыболовов (МООиР). Под его руководством были утверждены новые стандарты и правила испытаний. Он часто выступал на страницах журнала «Охота и охотничье хозяйство». Мне пришлось проводить экспертизу с Иваном  Алексеевичем на Коломенской районной вы¬ставке, наблюдать его судейство на областных  состязаниях и выставках, слушать его лекции о гончих. Летом он жил в Клязьме, и мы часто вместе ездили в Москву. Иван Алексе¬евич был спокойным, уравновешенным чело¬веком. Он страстно любил гончих, сам их дер¬жал, много охотился с ними. Помню, на Московских областных состязаниях, когда ра¬ботал русский пегий выжлец Дунай В. X. Браушкина, Иван Алексеевич напомнил мне Бацова из «Записок мелкотравчатого» Е. Э. Дриянского. «... Он был бледен и смутно глядел вперед, рот у него был открыт, губы дро¬жали, и мне казалось, что он был близок к помешательству». Глядя на него, я понял, что такое гончатник и судья И. А. Нефедов. Когда дали трубу, слезы радости и восторга текли по его счастливому лицу. Было от чего плакать —Дунаю   за   голос   дали   оценку   9—4.
И как трудно было видеть, когда он, будучи тяжело больным, бледный и худой, тихо стоял у ринга русских гончих на Мос¬ковской выставке и так же тихо садился поодаль, чтобы никому не мешать. Я смот¬рел на него и думал: какой же силой любви, каким огромным желанием должен обладать гончатник, чтоб в последний раз, из послед¬них сил прийти еще разок, хотя бы краешком глаза взглянуть на то, чему посвятил жизнь. Таким гончатником был эксперт Всесоюзной категории Иван Алексеевич Нефедов, писав¬ший прекрасные стихи и самозабвенно лю¬бивший природу, охоту и гончих.
Как-то немного поодаль держался эксперт Всесоюзной категории Валерий Андреевич Портнов, человек высочайшей культуры. Мы часто встречались с ним дома, в Тарасовке, на нагоне и на полевых испытаниях в Пуш¬кинском районе. Его любовь к собанам не знала предела. Он страстно любил охоту и каждую осень выезжал в отъезжие поля в Весьегонск и Переславль-Залесский со своим другом А. И. Кротовым. Мне посчастливилось судить на полевых испытаниях его знамени¬того Гула, сыгравшего положительную роль в развитии рабочих качеств гончих. Обладая мягким и отзывчивым характером, В. А. Портнов пользовался среди нас большим уваже¬нием. У меня до сих пор хранится его рекомендация на присвоение мне судьи рес¬публиканской натегории. Но на охоте ему страшно не везло: однажды пропал его лю¬бимый выжлец Одинец, имевший блестящий экстерьер и оценку «отлично», спустя год кабан смертельно ранил Гула. Валерий Анд¬реевич тяжело переживал эту утрату.
В памяти моей он остался великолепным экспертом, обладавшим точным глазом и твердой рукой охотника. До сих пор с вос¬хищением вспоминаю, как он расставил ринг из 53 русских выжлецов. Для этого нужен был особый дар, и он им обладал.
Я был близко знаком и с Александром Петровичем Мариным, экспертом всесоюзной категории, членом Союза журналистов. Алек¬сандр Петрович часто выступал с рассказами и очерками в журнале «Охота и охотничье хозяйство», в альманахе «Охотничьи просторы», в местной печати. У меня хранятся его письма и книга «В лесах и перелесках», подписанная красивым, четким почерком: «Моему собрату, милому Борису Ивановичу Маркову с дружес¬кими чувствами. Люди умирают - песни оста¬ются. Калуга, 7.VII.73 г. А. Марин».
Впервые мы познакомились в Калуге в 1973 г. Вместе с экспертами всесоюзной категории В. В. Григорьевым, Г. В. Богушем, А. В. Гусевым Александр Петрович пригласил и меня. Помню небольшой деревянный домик на  улице Огарева, тенистый вишневый сад. В доме уютно, просто. Огромное количество книг и чучел украшало комнаты. Так как у Мариных я был  впервые, любезный Александр Петрович подал мне толстую книгу почетных гостей и попросил сделать запись на память. Открыв книгу, я увидел записи выдающихся экспертов-кинологов: А. А. Чумакова, Н. П. Пахомова и многих других. Теплый, задушевный вечер прошел весело. Больше всего шутил Г. В. Богуш: «Чем знаменита Калуга?—спра¬шивал он. — Отвечаю: в ней живет Марин». На другой день на высоком берегу Оки А. П. Марин, как главный энсперт, открыл очередную Калужскую выставку.
Александр Петрович дружил с Н. П. Пахомовым и К П. Смирновым. Он был страст¬ным, интересным рассказчиком и мог пере¬говорить любого. До нонца дней он нежно любил собак — русских пегих гончих, особенно Страдая и Сороку, и всегда говорил: «Они ведь родились у меня в заводе». В послед¬ние годы жизни, не имея возможности держать гончих, Александр Петрович завел спаниеля. Он стал его единственным утешением и на¬поминанием  об  охоте.
Борис Николаевич Арманд, эксперт все¬союзной категории, долгое время работал в МООиР, возглавляя отдел собаководства, и много сделал для его развития. Я помню знаменитую   русскую   пегую   гончую  Добычку, принадлежавшую питомнику общества и за¬воевавшую на состязаниях Москва — Ленинград два диплома I степени. Тогда русские пегие гончие МООиР блистали на московских вы¬ставках. Первые места занимали Дунай и Думка, Трубач и Гайда. Борис Николаевич гордился ими. Большой знаток гончих, он вложил в собак всю свою душу. Многие охотники помнят его статьи в журнале «Охота и охотничье хозяйство», посвященные русским пегим гончим и их нагонке.
Но самой любимой собакой у Бориса Николаевича был Урван А. С. Азарова (Ле¬нинград). Он бережно хранил единственную фотографию собаки, а однажды сказал мне: «Вот эталон русской пегой». Последние годы держал он пойнтера и очень любил осеннюю охоту по вальдшнепиным высыпкам. Борис Николаевич часто приходил ко мне на ринг. Ему нравились мощные, крепкие гончие. Помню, в 1971 г. на ринге русских пегих он вос¬хищался Амуром М. А. Морозова (Тула). Много его полезных советов получил я, тогда еще молодой эксперт. Последнее время у него очень болели ноги, но и тогда он не пропускал ни одной выставки и выводки.
Кому не везло в охотничьем мире, так это Ивану Антоновичу Пятакову, моему другу, первому моему наставнику. По непонятным причинам он так и остался экспертом первой категории, несмотря на то, что был главным экспертом многих московских и даже меж¬областных выставок. В 1961 г. он привел меня на ринг русских пегих гончих, и с тех пор мы постоянно работали вместе. Иван Антонович был профессиональным охотником.  Работал он в госохотинспекции, много раз участвовал в волчьих облавах. Но истинной страстью его были русские пегие гончие, которых он сам держал и страстно любил. Наделенный мягким характером, чуткий к лю¬дям, правдивый и глубоко принципиальный, он снискал уважение всех, кто его знал. На охоте и в жизни я не встречал человека честнее и гуманнее, чем И. А. Пятаков.
Расскажу об одном случае, который для меня, как для эксперта, имел большое зна¬чение в дальнейшей работе. Было это на 30-й Московской областной выставке в 1963 г. Ярко светило солнце, было жарко и душно. Тогда на ринге русских пегих гончих блистал Варило (владелец В. В. Иванов), который происходил от собак И. А. Пятакова. И вот на этой выставке Иван Антонович обнаружил,  что у выжлеца красноватые края век, и по- ставил его вторым, а первым на ринге прошел Трубач (МООиР).
 Иван Антонович был для меня эталоном  эксперта. Даже сам Г. В. Богуш всегда вос- хищался его знаниями, его умением точно,  бескомпромиссно расставить собак. «Порода начинается с головы, но вы, молодые, не  забывайте   почаще   смотреть   и    на   ноги», — учил И. А. Пятаков. И всегда, выходя нa ринг, я с благодарностью вспоминаю своего пер¬вого учителя, стройного и худощавого И.| А. Пя¬такова. Он никогда ни о ком не сказал плохого слова, и все мы, гончатники, искрен¬не любили его.
Этих прекрасных людей, больших любителей гончих, отличало безукоризненное знание экстерьера, правил выставок и полевых испытаний. Они завещали нам беречь и развивать породу гончих. И мы, эксперты, руководство МООиР, обязаны сделать все, что бы сохранить славные традиции Москвы — ведуще¬го кинологического центра.
В 1967 г. на Московской выставке я был ассистентом у эксперта всероссийской кате¬гории Юрия Александровича Неймана. Вы¬сокий, с худым живым лицом, большими вы¬разительными карими глазами, Ю. А. Нейман покорил меня своим темпераментом. На ринге он словно преображался. Быстрый и смелый в своих решениях, он привлекал принципиаль¬ностью суждений.
Долгое время Ю. А. Нейман работал кинологом во Всеармейском охотничьем об¬ществе и много сделал для улучшения породы гончих. Я помню, как гончие, принадлежавшие этому обществу, блистали на выставках. В 1963 г. руссная пегая гончая Кудель впер¬вые стала чемпионом, и в этом немалая заслуга Юрия Александровича.
В 1968 г. он судил в Пушкинском районе полевые испытания. Это судейство мне осо¬бенно запомнилось. Стоял конец сентября, с берез сыпался пожелтевший лист, легкий морозец покрыл серебристым инеем поникшие травы, тропа для гона была трудной, собаки работали плохо. Но вот взошло солнце, обогрело землю, заблестела роса. Напускали знаменитого русского пегого Подымая А. А. Ка¬банова. Выжлец быстро побудил беляка и зорко погнал малыми кругами. Юрий Алек¬сандрович сразу перевидел на дороге зайца, записал время. Вот тут-то и началось. Поды¬май словно прилип к беляку, Нейман его перевидел шесть раз, и вдруг на сорок вось¬мой минуте неумолкаемого гона —скол. Все затихло. Юрий Александрович подошел ко мне, снял очки. Таким я его никогда не видел: глаза его повлажнели, руки дрожали. Он был весь без остатка во власти пережитого яркого гона. «Как жаль, что не справили скол, а то был бы диплом I степени», —с сожалением сказал он и присудил Подымаю лишь дип¬лом III степени. Ровно через неделю русский пегий выжлец Подымай на Московских област¬ных состязаниях заработал звание полевого чемпиона при высоких баллах.
Юрий Александрович был жизнерадостным, любил юмор, писал стихи. Многие эксперты до сих пор вспоминают его колкие намеки, которые он им «подарил» перед Новым го¬дом.  Б.  Н.  Арманду — увидеть  в новогоднюю ночь, «что от Добора, как тритоны, ползут повсюду чемпионы». А любителям гончих желал, чтобы было «новое изданье — «Труба-чевы дети» с портретом Богуша в карете». Некоторые его стихи публиковались в «Охот¬ничьих просторах». Поэтично написал он о старом волке:
Лес, снега под луною синей, Шум дневной в деревушке смолк, И тропит следовую линию Одинокий старый волк.
Свои стихи Юрий Александрович подписы¬вал псевдонимом Иван Верхочутов.
Среди любителей-гончатников было немало экспертов, не обладающих громкими титулами, но которые своим трудом внесли достойный вклад в развитие породы гончих. Среди них я помню Адольфа Карловича Лидума— экспер¬та второй категории и его друга Николая Митрофановича Назарова — судью всероссий¬ской категории.
Однажды перед полевыми испытаниями вечером А. К. Лидум пригласил меня послу¬шать собачек. Солнце упало за лес, закат горел широкой алой полосой, когда мы в окружении гончих направились к лесу. Я был до крайности удивлен: за нами по пятам, без смычков, весело помахивая гонами, шли знаменитая тогда чемпионка Вьюга, Гул, Узнайка, Метель. Карлыч напоминал мне Феопена из «Записок мелкотравчатого» Е. Э. Дриянского — такой же крепкий, среднего роста, коренастый, широкоплечий, с широким лицом и маленькими зоркими глазками, которые смот¬рели всегда спокойно. Одет он был в корот¬кую серую куртку из шинельного сукна. В руке у него был арапник, но ни одна собака не отвалила в сторону. Карлыч был себе на уме — хотел, чтобы я, послушав его собак, взял у него щенка, однако он сразу ничего не ска¬зал, а лишь после стал меня уговаривать.
Но  вот стая  наброшена. До этого я стаю никогда   не   слушал.   С   края   леса   гончие   по¬будили беляка, творилось невообразимое: стоны, вопли   и   плач — все   смешалось,  словно  орали тысячи леших,  разбуженных  неистовым криком. Лидум    стоял    в   двух   шагах   от   меня   с широко   раскрытыми   глазами.   Не   скрою,   мне было смешно  на  него смотреть — это был  со¬всем  другой  человек.  В ту  минуту я  не узна¬вал   его.    Приложив   ладони    к   оттопыренным ушам,     он    тихо     шевелил     тонкими     губами: «... это   Юга,   а  это  Гулик»,   и   вдруг  лицо  его расплылось  в улыбке.  Я  тоже улыбнулся,  хотя тогда еще смутно понимал происходящее. В это самое время  к нам со смычком— Заливаем  и Заливкой — подошел     Николай     Митрофанович Назаров и весело, напевным голосом прогово¬рил:   «Вьюга    гонит,    Гулик   нет,    Гулик   гонит, Вьюга нет». Мы рассмеялись. Назаров разомкнул смычок,   но   не   успели   собаки   свалиться,   как
с громоподобным захлебывающимся воплем подвалил к стае русский пегий выжлец Дунай В. X. Браушкина. Это был не лай, не взбрех — душераздирающий сплошной неистовый вопль покрыл всю стаю, словно с Дуная снимали шкуру, так он глушил все остальные голоса. С тех пор прошло двадцать три года, но. подобного зарева я больше не слышал.
Поздно вечером мы все вместе собрались в просторной крестьянской избе. Было шумно и весело. Среди приехавших на испытания — известные судьи и старые гончатники, и среди них Н. Г. Брикошин — сын знаменитого лесни¬чего Григория Брикошина, с которым много раз охотился Владимир Ильич Ленин. В ту ночь никто не уснул, а едва забрезжил рассвет, все были в лесу...
А. К Лидум вырастил много прекрасных рабочих собак, много было среди них и чем¬пионов московских выставок. Ни одна выстав¬ка, ни одно собрание в проезде Владимирова не проходили без него. Он очень ценил друж¬бу, и друзья называли его любовно Карлыч. Помню, поздно за полночь Н. М. Назаров позвонил ему: «Карлыч, надо посмотреть план вязок, приезжай сейчас». После короткой паузы Лидум ответил: «Я сейчас буду». За хорошей гончей он мог поехать на край света. Его знали все гончатники во всех городах нашей страны.
В Поповке я подружился с Николаем Митрофановичем Назаровым, очень задушевным, добрым и простым человеком. Старейший со¬ветский писатель и эксперт Василий Иванович Казанский в своем рассказе «Старый рог» так писал о Назарове: «... Назаров — человек, всей душой преданный гончей охоте, настоящий ценитель ее красоты, от экстерьера, мастерства и голосов собак до захватывающего проникно¬венного звучания рога. Разглядывая, он про¬бовал рог не только как охотник, но и как первоклассный мастер работ по металлу». Верно, назаровский рог был самым напевным, звонким, но он тогда редко пользовался им. Его гон¬чие Заливай и Заливка еще до рога приходи¬ли с гона. Он тяжело переживал насмешки товарищей. Мне кажется, у Назарова было больше вязкости, чем у его собак. Любовь к собакам была у него настолько велика, что он каждую субботу после работы, вместе с гончими пересекая Москву от Шаболовки до Казанского вокзала, усталый и измученный, приезжал в Поповку погонять. На все усмешки он отвечал коротко: «Заведу такого чемпиона — все ахнете». Действительно, труды его не про¬пали даром: в 1970 г. его выжлец Зажигай стал чемпионом Московской областной выставки, дав породе 24 классных потомка.
Долгое время Н. М. Назаров работал егерем на испытательной базе в Пласкинине. Любовь его к гончим была безгранична. Он мог вынести все, но когда его сняли с егер¬ской должности, он этого не вынес...
.