|
|
СЕМЬДЕСЯТ ЛЕТ С РУЖЬЕМ
Имя Василия Ивановича Казанского хорошо известно в охотничьем мире. Ученый-лесовод. Эксперт-кинолог всесоюзной категории с полувековым стажем. Автор книг «Охота с борзой», «Гончая и охота с ней», выдержавших три издания и ставших охотничьей классикой. Член Союза писателей СССР. Его перу принадлежат роман в стихах «Сквозь грозы», несколько поэтических сборников и книги художественной прозы: «Из моих летописей», «Наследство», «Лесные рассказы».
— Начнем, Василий Иванович, с далекого прошлого. Была ли охотничьей ваша семья) Как вы стали охотником!
—• Отец мой не был охотником, но дед и брат моей матери были охотниками, да еще какими! Прадед, псовый охотник, и в 90 лет продолжал охотиться с борзыми. А дядя был «мелкотравчатым». Не от этих ли предков, которые ушли в мир иной задолго до моего рождения, в моей душе залегло стремление к охоте, в стоило упасть искорке — оно и разгорелось?
Еще гимназистом младших классов я постоянно пропадал на Трубе, московском охотничьем рынке, где продавали певчих птиц, золотых рыбок, гончих и легавых собак и сильно подержанные ружья. Там же букинисты торговали старыми охотничьими книгами и журналами. Однажды в их завалах я отыскал книжку «Охотник и охота», составленную Нилом Зарубиным и изданную в 1885 году. (Вот она стоит на книжной полке. Сейчас я вам ее покажу).
Читал я взахлеб. Автор не жалел красок для описания зверей, птиц и охоты, ради красного словца не щадил и саму правду-матку. В свое повествование он подпустил целый поток лирики и простодушной поэзии. Веря каждому слову, прочел я книгу от корки до корки и еще не раз перечитывал ее с жарким интересом и великим наслаждением. Так в мою душу заронил искру Нил Зарубин, а потом многое углубило и укрепило зародившуюся страсть к природе и охоте. Вспыхнула охотничья страсть и пошла гореть немеркнущим ярким огнем на долгие, долгие годы...
— Интерес к охотничьим собакам появился, наверное, тоже в юношеские годы.
— Вы не ошиблись. Зимой после уроков я бежал в манеж, где Обществом правильной охоты устраивалась выставка собак. Я проходил между рядами фоксов, сеттеров и пойнтеров, жадно вслушиваясь в суждения и споры их хозяев и просто зрителей-любителей. Но уже тогда мое сердце было отдано борзым и гончим. Стаи гончих, русских чепрачных и англо¬русских чернопегих в румянах, представлялись мне подлинным олицетворением охоты. И какими же счастливцами казались мне выжлятники и доезжачие, в поддевках и казакинах с наборными поясами, в шапках с цветными макуш-
ками, стоявшие с арапниками возле площадок, отведенных отдельно для каждой стаи. Около стай всегда толкалось много публики: не один я засматривался на внушительную одинаковость одномастных собак, на их диковатую красоту, в которой чуялось какое-то звериное начало и крутая мощь. Часами я не мог оторваться от гончих и великолепных, величественных русских псовых борзых. До сих пор я убежден, что борзая — это самая совершенная красота, которая только возможна на Земле.
Каждый день, пока длилась выставка, я прибегал еще и еще полюбоваться собаками, подышать воздухом, напоенным охотничьими запахами и разговорами об охоте,— продолжал жить в атмосфере интересов и атрибутов охоты. А когда выставка кончилась, я долго не мог прийти в себя, словно потерял что-то бесценное. Дни сразу стали серыми и скучными, а в тетрадях по математике на полях начали появляться собачьи головы, поджарые силуэты борзых, скачущие лошади...
Помню, как-то на уроке закона божьего батюшка увлеченно растолковывал положения катехизиса. А я слушал вполуха и под партой, тоже увлеченно, сплетал вдвое длинный ремешок, которым связывал учебники. Сплетал и думал о том, что из такого сдвоенного ремня может получиться прочный ошейник для гончей. Вдруг я «услышал» молчание замершего класса. Поднял голову... Передо мной стоял батюшка, сердито тряся бородой и грозно сверкая очами. Он нагнулся, запустил руку в парту и вытащил злополучный ремешок. Полный негодования батюшка свирепо рявкнул; «Собашник!» Господи! Собашник! До чего же я был польщен.
Если принять во внимание, что впоследствии я приобрел звание эксперта кинолога всесоюзной категории, то приходится признать, что батюшка имел дар провидца.
— Помните ли вы свою первую охоту!
— Если не считать ворон и пары чибисов, добытых летом 1914 года (ружье получил я после аттестата зрелости), настоящая охота была весной 1915 ГОДА Помню первого вальдшнепа, летевшего прямо на меня медленно и низко. Выгорел. Восторг!
— Что дала вам охота для жизни и литературного творчества!
— Я испытал много разных охот: с гончими, лайками, легавыми, борзыми на испытаниях (сам не имел возможности держать борзых), тетеревиные и глухариные тока и выводки, утки, болотная птица. Зверовые охоты — рысь, барсук, медведь, волк, косуля, кабан, лось. На лисицу охотился в основном из-под гончих или с флажками (сам своими флажками обтягивал), на лося и медведя — в облавах. После трех медведей и шести лосей, убитых мной, я стал избегать стрелковых линий на облавах, предпочитая работу загонщика, а чаще окладчика. Всего раз-
нообразия охот моих не охватить. Стоит сказать только, что почти всегда я был на них самостоятельным - и в обучении собак, гончих и спаниелей, и в розыске глухариных и тетеревиных токов, и в окладах (особенно лосиных), да и во всем другом.
Многие и разные охоты приносили огромное удовлетворение, оно сочеталось с неизменным интересом и любовью к жизни природы, к пейзажу, к наблюдениям за животным миром. Основная моя профессия — лесовод, лесные экспедиции. Она вместе с охотой, вероятно, дала мне крепкое здоровье. Когда я попал в литературную колею, в своих произведениях я продолжал жить вместе со «своей» природой. Возможно, что ее даже слишком много в моих писательских работах.
— Известны примеры, когда люди, чья работа тесно связана с природой (охотоведы, геологи, топографы, ботаники, зоологи, лесоводы), первый импульс к выбору профессии получали на охоте. Как было с вами!
— У меня получилось также: не профессия привела к охоте, а охота — к профессии. Любовь, а вернее преданность природе и мечты об охоте, владевшие мною с ранней юности, привели меня в Лесной институт. Кроме увлечений и мечтаний была еще и особая любовь к лесу, стремление в лес и несколько идеалистическое представление о работе лесовода. Много лет спустя мне довелось вплотную изведать условия жизни и деятельности лесничего, познать их во всей дальности от мечты. В бытность мою лесничим я бывал в лесу раза два в месяц, остальная жизнь — канцелярия. Иное дело экспедиции: новые места, новые леса, новые красоты. И главное — полгода, а- то и больше в лесу, и славная новая жизнь по деревням. Таких работ в моей жизни было лет тридцать, тридцать пять.
— Ваше отношение к антиохотничьей кампании, начатой в конце 60-х годов некоторыми печатными органами, отголоски которой слышны и по сию пору!
— Осуждение охоты, становящееся временами чем-то вроде моды, а значительной мере идет от людей, незнающих, как следует, что это такое — любительская охота. Может быть, одна-другая встреча с проявлениями жадности и других отрицательных черт у отдельных охотников — и враги охоты склонны переносить эти черты огульно на всех охотников, а отсюда «анафема» охоте вообще. Иногда взваливают на охотников вину за массовую гибель охотничьей фауны, происходящую из-за непродуманного, неумелого, но широкого применения ядохимикатов — гербицидов, инсектицидов и других, а также из-за небрежного обращения с химическими удобрениями на полях или неосторожного осушения болот, служащих кормовыми или гнездовыми угодьями для болотной дичи.
Нужно ли говорить об огромном вреде, который наносят животным волки и другие хищники? А ведь какой шум был поднят в прессе за сохранение в природе волка — этого «мудрого зверя», этого «верного санитара»?
Истребителями являются браконьеры, незаконная охота. Так с этим хищничеством нельзя смешивать подлинную любительскую охоту. Браконьер — враг настоящему добропорядочному охотнику. И чем суровее сокращаются сроки охоты, чем серьезнее всякие ограничения охоты для нас, настоящих охотников, тем больше возможностей для браконьеров, ибо культурный охотник, его присутствие в угодьях связывают браконьера, заставляют остерегаться сделать лишний выстрел. Надежда на егерскую охрану у нас невелика, так как слишком ограничено число егерей. Слабо наказывают, по-моему, браконьеров суды.
— Что вы думаете о собаконенавистниках, выступающих против тек, кто держит собак для охоты или просто из любви К ЖИВОТНЫМ1
— Собака на охоте нужна не только для успеха охоты. Для многих людей, живущих в одиночестве, она поистине друг, скрашивающий горечь и тяжесть бессемейной жизни. Ведь собака — животное наиболее развитое в умственном отношении, и общение с нею особенно интересно потому, что каждая собака — это индивидуальность, каждая интересна для наблюдений, у каждой свой особенный характер, своя «душа», зачастую деликатная и чуткая к событиям в жизни хозяина.
Я не осуждаю тех, кому просто не довелось узнать собаку, понять ее и развить в себе симпатии к этому животному. Но есть люди не только безразличные к собакам, но ненавидящие их. Такие не могут быть мне друзьями, общение с ними не дает радости. Это люди черствые, холодные, неоткровенные,
— Интересно было бы услышать, что дал вам опыт эксперта-кинолога всесоюзной категории!
— Я уникальный человек: ни один эксперт-кинолог не выстоял полвека. В 1981 году отмечено 50-летие моей работы по экспертизе гончих и борзых на выставках и испытаниях. Эта деятельность много дала мне; немало помогло для всестороннего изучения охотничьих пород собак и участие в кинологических организациях обществ охотников и в кинологических советах вплоть до всесоюзного.
Участие в качестве члена или председателя во многих комиссиях по разработке экстерьерных стандартов гончих, борзых и других собак дало глубокое знание особенностей их сложения. А развитие и переработка правил испытаний рабочих качеств гончих собак на основе личного опыта охоты с ними позволили найти обновленную трактовку этих качеств, Экспертиза на многих испытаниях гончих позволила достойно проникать в победы и проигрыши отдельных гончих и их групп. Мне удалось найти собственные методы экспертизы работы гончих и умения распознавать лучшие стороны «полевого досуга» гончих и различных пороков гончих в работе. Что касается борзых, то мной были созданы в 1947 году правила полевых испытаний борзых по вольному зверю. До этого экспертиза производилась «по общему впечатлению», а в разработанных мною правилах введены оценки баллами ряда основных качеств собак при ловле зверя. Отмечу, что среди испытываемых мною борзых по вольному зверю не раз пришлось видеть несомненные проявления настоящего разума, умение приложить к резвости еще и мастерство, сообразительность. Для «мастерства» и расценочной таблице баллов есть особая графа, которая иногда заполняется условным средним баллом, так как нередко работа борзой на испытаниях коротка по времени, и общие условия таковы, что собаке не приходится показать особое умение, особый разум.
Оценка баллами качеств работы действует уже более 30 лет. При периодическом пересмотре правил выставок и испытаний всех пород рассматриваются и правила испытаний борзых, вносятся небольшие уточнения. Экспертиза на многих испытаниях и состязаниях борзых явилась для меня по существу изучением их работы, дала хороший материал для разработки соответствующих глав книги «Борзые», которую готовит к печати издательство «Лесная промышленность».
— А над чем вы работаете сейчас!
— Над новым сборником художественной прозы. Это будут рассказы и повесть. Их предполагает издать «Советский писатель».
— В конце нашей беседы хочу попросить вас вспомнить о самых интересных встречах на охоте.
— Во время моих экспедиционных работ в таежных лесах приходилось иметь дело с охотниками-промысловиками. На работах по отводу лесосек для треста «Северолес», которыми я занимался в 1923 году в Сольвычегодском лесничестве Северо-Двинской губернии, я встретился в лесу с промысловиками охотниками братьями Дмитрием и Егором Плакидиными из деревни Сандырево Верхнеустюгской волости. В квартале 24 названного лесничества и небольших частях смежных кварталов они имели «путик», наследственный район в лесу площадью в несколько тысяч гектаров. По лесоустройству 1910 года кварталы были сделаны крупные: 16 верст в длину и 4 версты в ширину.
С помощью братьев Плакидиных я тогда сумел снять их путик, пользуясь буссольной и глазомерной съемкой. Ходили мы с ними по кругам путика, и они учили меня ставить ловушки (петли) на рябчика и глухаря, узнавать, куда, на какое дерево сел вспугнутый рябчик, разыскивать его в сучьях. Ружья у них были центрального боя, курковые, 32 калибра; была и старинная кремневая медвежатница примерно калибра десятого (с винтовыми нарезами). Вообще-то, промысло-
вая охота на путике тогда была брошена охотниками, так как скупщиков дичи не стало. Плакидины хотели в последний раз использовать путик, чтобы добычу самим отвезти в Архангельск. Знакомство это было, конечно, очень интересным. Ведь удалось познать наследие старины!
Другое знакомство сверхинтересное было с доезжачим Тульской общественной волкогонной стаи гончих Петром Яковлевичем Кулешовым. Побывал я с ним на охоте, пожил в его домике на хуторе Тульской стаи и питомника. Это был рослый, стройный старик, подвижный и ловкий. От него я много сведений получил о Першинской охоте, где до революции он был борзятником. Кулешов был великим мастером своего дела. Для него не представляло особой трудности принять любого волка от борзых или пусть не взятого, но хоть задержанного гончими.. На службе в Тульском обществе охотников кроме охот со стаей он организовывал и облавы на волков с флажками. Был у него такой случай: приваженные волки приему-то переместились, и обложить их не удавалось до самого вечера. Но в сумерках он сумел подойти к лежащим волкам вплотную и одного взял, что называется, голыми руками, взял, навалившись на прибылого. Крикнул охотникам, ходившим с ним на окладывание. А когда к нему подошли, волк был уже заколот кинжалом доезжачего.
А то, вот встреча, хоть и не на охоте, но такая, где охотничьи качества человека проявились со всей силой. Я имею в виду Василия Владимировича Красова, доезжачего гончих Центрального Совета военно-охотничьего общества, того Красова, который до 1917 года служил в комплектных охотах Мамонтова и Сумароковой то борзятником, то доезжачим. Когда в 1939 году московские любители борзых задумали проверить своих собак на волке, по совету Мамонтова приемщиком был приглашен Красов. В хозяйстве ЦС ВОО были в клетке матерые волк и волчица. Борзых, сроду не видавших волка, конечно, нельзя было пускать по мощному и страшно злобному самцу; волчица, как-никак матерая, тоже была мало пригодна, но подкупало ее очень робкое отношение к людям, да и была она куда слабее материка. Поэтому решено было испытывать борзых по ней. Красов вошел в клетку, ни¬чуть не смущаясь присутствием злобного самца, и стал пытаться взять волчицу. Но волк не позволял тронуть ее и вот-вот бросился бы на Красова.
«Всеволод Саввич! — обратился к Мамонтову Красов.— Он ее ни за что не даст. Разрешите, лучше я его возьму». «Бери, если сумеешь»,— был ответ. И Красов взял матерого, попросив только меня и Веру Константиновну Амелунг придержать самца жердью в углу клетки. Так и сделали. Красов мигом навалился на волка, лег на него, схватив за уши. Попросил подать ему струнку. Пришлось войти в клетку, подать струнку и ременную свору, ну и помочь связать ноги.
Не на охоте, но было знакомство со старыми псовыми охотниками Мамонтовым, Челищевым и Сумароковой. Много дало мне это знакомство, дало знание борзых, их экстерьера, их работы.
— Прощаясь, хочу поблагодарить вас. Василий Иванович, за беседу, пожелать хорошего самочувствия и новых удачных охот.
Комментарии
|
|
