Письмо  приятелю

(Вс. Сав. Мамонтову примечание Берлянского) 1913 г.  Архив Берлянского И.А.

Наконецъ-то завелись и у меня собаки «и собой молодцы я въ поле гонцы», поздравь меня, дорогой другъ Вока. И какъ охотникъ, и въ требованияхъ своихъ къ гончей остался я такимъ же, какимъ былъ и несколько л'етъ тому назадъ, но какъ только попали ко мне действительно хорошие собаки, такъ, наперекоръ заявлениямъ разныхъ господъ, что, молъ, все дело въ самомъ хозяине, который, де, никуда негоденъ, и по­этому, несмотря на все старания и усилия, не могъ ничего добиться отъ своихъ '«кровныхъ костромичей», пересталъ я возиться съ собаками и быть гореохотникомъ.

Стали мои  редкие   охотничьи  дни полны  наслаждения  и удовлетворенности, и началъ я исправно, къ удивлению здешнихъ охотниковъ, не имеющихъ никакого понятия о ходовой охоте съ гончими, бить и зайца, и лису, и волка, и кабана...

Места здесь очень хорошие. Зверя всякаго еще много, но условия так тяжелы что она возможна лишь съ очень хорошими гончими, и вотъ четырехъ такихъ я и получилъ отъ Ивана Львовича Крамаренко.

Земной мой поклонъ за нихъ Ивану Львовичу.

Одинъ изъ нихъ «кровный костромской» Н. П. Кишенского «Нахалъ>, три же—«Крутишка», «Добычка» и «Бу­шуй» англо-русские, собакъ И. Л. Крамаренко.

Ты ведь знаешь, что на охоте меня гораздо больше занимаетъ сама собака, её работа, чемъ выстрелъ, т. е. убийство зверя, прекращающий, собственно, удовольствие, такъ что на охоте я главнымъ образомъ слежу за работой со­бакъ.

И вотъ после несколькихъ охотъ, присмотревшись къ новымъ собакамъ, я былъ пораженъ темъ, что эти англо-рус­ские фабрикации И. Л. Крамаренко по своимъ полевымъ ка-чествамъ гораздо более костромские, чем, напримеръ, ихъ сотоварищъ „кровнейший костромской „Нахалъ", безспорно недурной гонецъ, лучший изъ всехъ „костромскихъ", побывавшихъ у меня.

Удивительное дело. Хотя предки „Нахала" и прибыли къ намъ съ татарами, и хотя родословная его восходитъ по прямой линии чуть не до буанзу, гнать волка онъ «не желающий», и не отличается особой вязкостью, той вязкостью, которая на ряду съ чрезвычайно сильнымъ верхнимъ чутьемъ и замеча­тельно сильными и красивыми голосами, составляетъ отличительнейший признакъ костромской породы.

 „Короткая собака", говорилъ про него Иванъ Львовичъ, отказывая вязать съ «Канарейкой».

И верно.

Кругъ, два держитъ, а больше—ни-ни. Голосъ очень хорошъ.

А вотъ у Крамаренковскихъ англо-русскихъ, хотя по родству они и приходятся буанзу «десятой водой на киселе»,, есть все, что этимъ высокимъ родствомъ полагается —и вяз­кость, и любовь къ волку, и великолепные голоса...

Имей еще въ виду, что я получилъ отъ Ивана Льво­вича, конечно, не лучшихъ его собакъ.

И отчего бы это такъ? Какъ ты полагаешь? Не потому­ли, что теперешния «костромския» совсемъ не «костромския», а «подъ костромскихъ», «костромския» только по названию да и то неправильно,

Вернее было бы имъ называться просто «гончими Кишенскаго, какъ это и делаль покойный Леонидъ Павловичъ Сабанеевъ.

Онъ, ведь, очень строго различалъ «старинную русскую», «костромскую» и «гончую Кишенского».

Кстати, разъ ужъ зашелъ разговоръ о «костромскихъ», то вспомню твой упрекъ, что я, высказывая свое мнение о «такъ называемыхъ костромскихъ», забылъ упомянуть о тво-ихъ «костромскихъ» Панчулидзевскихъ кровей, и полагаешь,, что я или прогляделъ ихъ работу, охотясь съ тобой не­сколько осеней, находя ихъ недостойными внимания, или же считая «костромскими» исключительно питомцевъ Н. П. Ки­шенскаго.

Въ первомъ предположении ты ошибся, во второмъ правъ.

На охотахъ я всегда внимательно следилъ за работой твоей стаи, особенно же после того, какъ самъ обзавелся «кровными костромичами» и какъ стали они преподносить мне всякаго рода сюрпризы. Это было мне очень легко, такъ какъ я всегда ездилъ съ ружьемъ.

Частенько, въ особенно интересныхъ островахъ, не вынимая ружья изъ чехла, 'ездилъ я съ Сергеемъ(Сергей Прохорович Милованов прим. Берлянского), любуясь вы­держкой стаи, мастерскимъ его набросомъ гончихъ и ихъ дружной работой.

Чуть не плакал я отъ умиления, когда старикъ Глебовский «Бубенъ», по преклонности леть могший гнать только шагомъ, отдавалъ голосъ на логовахъ, и, сделавъ свое дело, т. е. посадивъ стаю на выводокъ, съ пеной у рта вылъ и катался по волчьимъ лежкамъ, не имея силъ поспеть за паратой стаей и принять участие въ работе своихъ детей, внуковъ и правнуковъ...

Какъ часто пропускалъ я безъ выстрела подведеннаго ко мне какимъ нибудь «Строчилой» или «Помчилой» прибылого волка, чтобы подольше насладиться работой этого гонца...

Нетъ, другъ. Работу твоихъ собакъ я виделъ и зналъ отлично, и если не упоминалъ объ нихъ, то лишь потому, что они— не «кровные костромские». На нашъ съ тобой взглядъ, взглядъ профановъ, никогда не видавшихъ настоящей костром­ской гончей, знакомыхъ съ ней лишь по описаниямъ, не имеющихъ достаточно знания и опыта, чтобы установить, въ ка­кой степени родства приходится та или другая гончая буанзу,. и склонныхъ определять породу ея скорее по внутреннимъ признакамъ—характеру, вязкости и мастерству, чемъ по наружнымъ—окрасу псовины, форме головы и ушей и длине гона, и «Строчило», и «Помчило», и «Крутишка», и «Бушуй» -костромские гончие; ну, а на взглядъ знатока, первая—«гончия восточнаго типа съ большой примесью крови польской», а последние—просто-на-просто «английские вымески».

Поэтому то я, говоря о «кровныхъ костромскихъ», и не упомянулъ про твоихъ.

Да ты на меня за это не обижайся, и не претендуй на звание «костромскихъ» для своихъ собакъ, пока они хорошо работаютъ.

Хоть и далеко забрался я, а дошли и до меня слухи, что-после моего выступления съ «кровными костромскими» въ нашемъ уезде никуда негодныхъ гончихъ стали называть «костро­мичами».

Какъ времена-то меняются!

Называй лучше своихъ Панчулидзевскими.

Хороши зд'есь охоты, но только ой какъ тяжелы и для охотника и для собакъ. Во-первыхъ, службой связанъ такъ, что выбраться можно только въ праздникъ, да и то не всегда; а вырвешься, по­падешь въ лесъ,—ни пройти, ни пролезть, такая чаща ко­лючки.

«Бронза», «держи-дерево», заросли ежевики—это все такая колючая прелесть, о какой ты и понятия не имеешь.

Залезешь, схватитъ тебя и за руки и за ноги, пошеве­литься нельзя.

Кабанъ по такой колючке идетъ свободно, а собаки страдаютъ сильно, ноги и грудь всегда страшно изрезаны, а уши изодраны чуть не въ клочья.

После. такой колючки наши буреломы и хвойная чаща сущий пустякъ.

А  все-таки  гонятъ   и  мотаютъ  кабана на кругахъ какъ русака.

Будутъ щенки, подарю тебе пару.

На этотъ разъ ручаюсь, что не окажутся они по ногамъ, работе и жадности къ красному зверю ниже сверстниковъ, и не придется тебе сбывать ихъ после осени испытания, а будешь просить еще.

Будь здоров и жди меня осенью.

Прошлой не удалось выбраться,  этой непременно приеду.                          А. Даниловъ